Все больше времени отделяют нас от событий февраля 1944 года. А значит меньше среди нас и живых очевидцев этой масштабной и жестокой драмы. Растет уже не первое поколение наших соплеменников, которые о трагедии сталинской депортации знает не из уст жертв репрессий, а из рассказов учителей в школах, публикаций СМИ, книг.
Совсем немного осталось тех, кто подвергся выселению и был тогда что называется в сознательном возрасте. Таким людям сейчас должно быть как минимум 90 лет. Их мало, но, они еще есть. Один из них живет в Сунже, по адресу улиц Молодежная, 11. В Этом году Махьмадгири Хосиевичу Гулиеву исполнится 95 лет. В год выселения он отметил своё пятнадцатилетие.
-Отца у нас не было, — начинает свой рассказал старейшина Сунжи. Он умер в грозненской тюрьме в 1937 году. Туда он попал по доносу односельчан. Мы тогда жили в Галашках. Это были годы, когда власти пытались заставить мусульман-ингушей держать в хозяйстве свиней. На одном из сельских собраний, в котором принимало участие и приезжее начальство, отец выступил и сказал, что свиньи — это не свойственная для наших хозяйств живность и что мы всегда предпочитали держать овец, коров и другой скот. Отец говорил как можно сдержаннее, чтобы не разозлить обкомовских эмиссаров, но его слова все равно истолковали как антисоветчину, и он попал в тюрьму.
Не будем забывать, что это был 1937 год. Изуверская машина репрессий как раз набрала свои бешенные обороты. В тюрьмах было гораздо больше людей, чем то количество, на которое они были рассчитаны. В итоге, из-за невыносимых условий содержания под стражей, отец Махьмадгири Хосиевича умер.
Таким образом, в ссылку отправились его мать Аминат, которую он всегда ласково называет Амати, сестра Саки и брат Махьатмарз. Две старшие сестры нашего героя на тот момент уже были замужем и попали в Казахстан вместе с родней супругов.
Сам факт высылки, в отличие от подавляющего большинства ингушей, для этой семьи не стал неожиданностью. По словам Махьмадгири Хосиевича, один из родственников, работавший в прокуратуре, под большим секретом предупредил их, что ингушский народ решено выслать в Сибирь и к этому стоит подготовиться. Слова осведомленного сородича Бекботовы всерьез не восприняли: в голове простых людей не укладывалось, как такое возможно, чтобы взять и выселить весь народ.За что выселить, кто отважиться на такую жестокость, думали они.
-Но, как нас и предупреждали, рано утром 23 февраля в дверь нашего дома начали остервенело стучаться. Я слышал, что многим попадалась солдаты, которые проявляли милосердие и не мешали спокойно и основательно собраться в долгое и пугающее неизвестностью путешествие. С нами было не так. Незваные гости вели себя агрессивно. Нам дали взять с собой лишь самый минимум. И это в то время, как у нас было достаточноприпасов. Мама была очень рачительной и трудолюбивой хозяйкой. У нас всегда было вдоволь кукурузной муки, топленого масла, вяленого мяса и т.д. Но, нам мало что позволили взять. И одеты мы были не сказать, что очень тепло. Я вообще чуть не отправился в путь босиком. Увернувшись от конвоя, я вернулся в дом и взял домотканую обувь. Те чувяки мне сшила мама.
Депортируемых галашкинцев отправили в ссылку со станции Слепцовская.
-О том, что это были за вагоны, какие там были условия, вы,наверное, слышали, много раз и от других, — говорит дедушка Махьмадгири. Мы ехали 18 суток. Это была адская мука: теснота, холод, голод, моральная подавленность и путь, который, кажется, не имел конца. Однажды, один из стариков, который ехал с нами в вагоне умер. Кажется, его звали Дзейтов Хасан. Довезти до места ссылки и похоронить его по-людски нам не дали. Тело предали земле прямо у железнодорожного пути, едва присыпав снегом. В вагоне было холодно, топлива все время не хватало, и чтобы было чем топить печь-буржуйку, я в одну из остановок побежал набрать хвороста. Все было в снегу и поэтому затея моя провалилась. Тогда я попытался срубить молодое деревце, росшее на обочине. Ну, что значить срубить. Ломать мне его пришлось голыми руками. Сил не хватало: я же голодный, озябший. Когда же в конце концов я справился с задачей, поезд начал трогаться. Когда поравнялся с нашим вагоном, я уже бежал изо всех сил. Один из старших схватил меня за плечо и помог забраться на поезд. Свою добычу мне пришлось бросить, иначе бы остался в чистом поле посреди зимы умирать.
Семья Гулиевых попала в Кокчетавскую область – один из наиболее суровых по климату регионов Казахстана. На восьмой день пребывания на чужбине умерла мама Махьмадгири, его бесконечно дорогая Амати. Посреди этого снега, неустроенности, голода, холода, не сулящего ничего доброго будущего, умирает самый дорогой тебе на свете человек. Смерть матери разрывает сердце подростка. Аминат была из рода Ц1ечой и потому, любой представитель этого тейпа, по словам родных Махьмадгири, для него любим и почитаем.
-Если есть на свете прирожденные аристократы, то одной из них была моя мама Аминат, — говорит старейшина. Она была красивой, как внешне, так и внутренне. Мама была очень стеснительной, с ее эздел мало что могло сравниться. Что, собственно, и стало в каком-то смысле причиной ее болезни, и как следствие — гибели.
Об этой стороне ссыльного пути редко говорят, опять же из соображений нашей традиционной этики, но отправление естественных физических потребностей, сопровождалось тогда для наших людей и особенно женщин, огромными моральными страданиями. Ведь все приходилось делать все равно что на глазах у людей: мужчин, стариков, старших по возрасту женщин. И чтобыпопадать в такие ситуации как можно реже, многие женщины, и особенно девушки не ели, не пили в достаточной мере, воздерживались, если возникали позывы.
-Врачи так и сказали, что ее подкосило именно воздержание, — вспоминает мой собеседник.
Аминат похоронили прямо в одежде. Достать саван было невозможно. Могилу ей выкопали два ее сына, 18-летний Махьатмарз и 15-летний Махьмадгири. Она получилась неглубокой. Мерзлая земля не давалась.
-Помогать нам было некому. Люди бы и рады нас поддержать, но у них попросту не было сил. А у нас же никаких оправданий быть не могло. Умершего необходимо предать земле в каком бы ты ни был состоянии,тем более мать, — говорит старейшина.
Несколько лет спустя, попавшись на краже зерна, старшего брата Махьмадгири посадили в тюрьму. Нашему собеседнику на тот момент исполнилось 18 лет. К этому времени, уже начавшие кое-как обустраиваться на чужбине, ингуши стали больше жениться. Поступать сватовства стали и в адрес его сестры Саки. Ни одно из них девушка не принимала, говоря, что не выйдет замуж, оставив брата одного. С этим доводом уже не согласился сам Махьмадгири. Сам решив, кто из претендентов лучше подходит на роль его зятя, он отдает сестру замуж. Махьмадгири остается один.
К этому времени он работает в одном из местных колхозов, у него репутация хорошего, ответственного работника. Спустя еще несколько лет Махьмадгири жениться и сам. Всего старейшина был женат дважды. Обе его супруги умерли. Дети есть только от первой жены.
Дедушка Махьмадгири встретил старость в окружении большого и дружного потомства, окружившего его заботой и любовью. Несмотря на преклонный возраст,он не теряет остроты ума и ясности памяти. Хотя последнее и не всегда возможно благо, когда она хранит столько горьких и печальных страниц, вписанных в нее тяготамидепортации. Ведь для них лишения ссылки это не пересказы журналистов и писателей, а часть исковерканной ею судьбы.
Адам Алиханов